МУДРОСТЬ ЧУДАКА
Материал предоставлен
Алексеем Родионовым
В турнирах большого калибра его всегда боятся, как
противника. Любой гроссмейстер садится за столик напротив него с
сосредоточенным лицом. В борьбе Владимир Симагин способен на всякие
неожиданности. Не случайно его партии часто претендуют на призы за
красоту.
Как противника, повторяю, его боятся. Но как конкурент, как сосед по
турнирной таблице он не очень опасен. Симагин из тех шахматных
старателей, которые могут найти самородок, даже довольно крупный, но на
жилу не натыкаются никогда. Правда, он жилу и не ищет: ему больше по
душе самородки.
С шахматами у Симагина установились сложные отношения. Он и играть-то
научился от нужды - захворал в пионерском лагере и, находясь в
карантине, волей-неволей стал коротать долгие часы за доской с товарищем
по несчастью. Но, едва успев познакомиться с диковинной жизнью
деревянных фигурок, воспылал к ним любовью, тем более трогательной, что
они, правду сказать, не так уж часто отвечали ему взаимностью.
Симагин не сетовал на это. Играя в турнире, он - чудной человек! -
почти не заглядывал в таблицу- этот "рынок", где антикварные
произведения шахматного искусства оцениваются презренными очками и
половинками. Даже в школьные годы цельная партия, проведенная от начала
до конца на одном дыхании, не испорченная ложным замыслом, призрачной
идеей, ошибкой в расчете вариантов, значила для него куда больше, чем
все очки, вместе взятые.
Над ним подшучивали, иногда добродушно смеялись: шахматная
чудаковатость Симагина давала много поводов для острот. Молчаливый, даже
чуть угрюмый по натуре, целиком поглощенный своими шахматными идеями, он
относился к насмешкам равнодушно. Симагин верил в то, что понимает в
шахматах больше, видит глубже, чем те, кто считал его чудаком, и
продолжал идти своим путем. Его вера подкреплялась тем, что многие из
насмешников - он знал это - побаиваются его.
Симагин не ошибался: его и в самом деле начинали побаиваться. С каждым
годом он играл все сильнее. Симагин позволял себе вычурные ходы и
необычные дебютные системы, находившиеся, казалось, в вопиющем
противоречии с теорией, он избирал необычные стратегические планы,
пускался на крайне рискованные эксперименты.
Тем не менее - и в этом заключался определенный парадокс - Симагин
меньше всего склонен был считать себя ниспровергателем теоретических
законов. Осуществляя самую замысловатую идею, он всегда действовал в
точном соответствии с духом позиции. Если соблазнявший его план приводил
пусть и к очень перспективной, но объективно худшей позиции, Симагин
безжалостно отвергал его.
Он знал, что есть шахматисты, придерживающиеся другого подхода к
шахматной борьбе, знал, что им удается добиваться не только спортивных,
но и творческих успехов. Но он был воспитан в другой вере и, хорошо это
или плохо, не изменял этой вере никогда. Он не опровергал законов - он
просто докапывался до самой их сути и, пользуясь своими познаниями,
делал переоценку ценностей.
Отечественная война заставила его на несколько лет забыть шахматы:
уехав со старшим братом в Пермь, он работал там токарем на одном из
заводов. Работа была такой, что, придя домой, он наскоро ел и сваливался
в постель. На шахматы не оставалось ни времени, ни сил.
В 1944 году Симагин вернулся в Москву и решил попробовать силы в
чемпионате столицы. Это был особый чемпионат Москвы: в турнире
участвовали Ботвинник, Смыслов, Рагозин, Котов, Микенас, Панов,
Алаторцев, Лисицын.
Симагин впервые попал в такую обойму, вдобавок он несколько лет не
брался за шахматы. И все-таки остался верен себе: восемь партий выиграл
и восемь проиграл. Без единой ничьей! Да и место, кстати, занял восьмое.
Накинувшись после долгого поста на шахматы, Симагин играл аппетитно, со
вкусом, смаковал чуть не каждый ход. Ему удалось разгромить Котова с
жертвой двух ладей, красиво выиграть у Панова и у некоторых других
мастеров.
Годы, проведенные без любимых шахмат, не изменили Симагина. Он
по-прежнему очень тонко, проникновенно понимал позицию, по-прежнему
слишком увлекался своими самобытными идеями. У него было нечто вроде
шахматной дальнозоркости: видя на много ходов вперед, он не замечал
иногда самых простых, близко лежащих опровержений. Погруженный: в
сложные вычисления ученый, по рассеянности натыкающийся на дерево в
сквере.
Зато когда ему удавалось осуществить задуманное - как это получалось
красиво, неожиданно и, что особенно всем нравилось, чуть непонятно!
Однажды Симагин разыграл черными против Панова вариант, в котором
чернопольный слон занял сторожевой пост на поле g7. Панов решил убрать
этого стража и напал на него своим слоном с поля h6-старинная, тысячи
раз проверенная идея. Размен слонов в таких случаях неизбежен; черный
страж не может отойти в сторону, так как тогда оказывается под ударом
более ценная фигура - ладья.
Более ценная? Действительно ли это так? А может быть, в данной
конкретной ситуации слон может сыграть более важную роль, чем ладья?
Симагин страстно любит задавать себе такие загадки. Когда менее сильная
фигура ходом событий вдруг непостижимым образом обретает могущество и
начинает играть ведущую роль, это всегда доставляет эстетическое
наслаждение. И вот слон, что называется на глазах у изумленных зрителей,
с поля g7 уползает в угол - в берлогу на поле h8.
- Симагин опять чудит!..-шепчут в зале. Панов недолго раздумывает: это
смелый боец, тем более что такие подарки преподносятся далеко не каждый
день. Он берет ладью, а спустя ходов пятнадцать сдается, не сделав ни
одной грубой ошибки.
Удивительная партия эта обошла мировую шахматную печать. Не было
шахматиста, который, дойдя до знаменитого хода слоном, не покачал бы
головой: и в самом деле, как это Симагин додумался до такого. странного,
прямо-таки загадочного хода?
В 1946 году Симагин занял второе место в чемпионате Москвы, отстав на
пол-очка от Бронштейна и опередив на целых два с половиной очка
Смыслова, а также Котова, Бондаревского, Лилиенталя. В следующем году
он, наконец, чемпион Москвы - этот титул будет принадлежать ему еще не
раз.
По всем признакам чувствовалось - нарождался новый гроссмейстер. Игра
Симагина, не утратив и капли оригинальности, своеобразия, становилась
стратегически более зрелой, глубокой. Но в силе Симагина таилась его
слабость - в жизни такое бывает. Отдавая слишком много энергии одной
партии - блестящей и неповторимой, он на следующую приходил усталым:
отдыхать Симагин не умел.
Да, по правде сказать, и не хотел! Он не умел подчинять свой режим
строгим требованиям турнира: Симагин поздно ложился и поздно вставал,
анализировал отложенные партии, не выпуская папиросы из рук. Он не умел
заставить себя подышать свежим воздухом - его трудно было оторвать от
доски даже в часы отдыха. Симагин не любил, просто не мог спокойным
размеренным шагом идти на очередной тур, как это, например, делал сам и
советовал другим Ботвинник.
Он не приучил себя и тщательно готовиться к турниру, изучать партии
своих будущих противников, выискивать у них уязвимые места. Это ему
претило: Симагин по-прежнему испытывал неприязнь к турнирной таблице,
опускавшей, как ему казалось, шахматы с небес фантазии и творчества на
землю прозаического подсчета очков и половинок.
Словом, Владимир Симагин, шахматист талантливый, ярко-самобытный, был
плохим спортсменом. Он любил шахматы и не хотел любить себя в шахматах.
Он ждал от игры удовольствия, играл с удовольствием. Трудиться в
шахматах, жертвовать удовольствия-; ми он не умел. И об этом
впоследствии горько пожалел.
С такими взглядами на шахматную борьбу он, понятно, не отличался
особой выдержкой. Характер 1 подводил Симагина в самые важные моменты. В
ХIХ чемпионате страны он к середине турнира занимало рядом с Петросяном
место в авангарде. Очередным его противником был Смыслов. Играть надо
было спокойно: ничья с таким партнером устраивала вполне.
Симагин сел за столик с тоскливым и ничем не объяснимым чувством
обреченности. Нет ничего удивительного, что он недолго продержался. В
примерно равной позиции его соблазнил вариант с жертвой пешки,
неоправданная рискованность которого била в глаза. Странное дело,
Симагин превосходно понимал все безрассудство жертвы. Это было не в его
натуре - идти на вариант, который не вытекал из позиции, противоречил ее
духу, но Симагин не мог совладать с искушением и кинулся в омут головой:
"Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю..." Быстро проиграв эту
партию, он почти не оказал сопротивления в следующем туре Кересу, а там
пошлой и пошло.
В XXII чемпионате Симагин в течение двенадцати часов вел на доске
тяжбу с чемпионом мира Ботвинником и добился - этакий упрямец! -
выигрышной. позиции. И снова, увлекшись очередной затеей, "нашел"
единственный путь к ничейному исходу! В том же турнире Симагин ухитрился
проиграть шесть партий подряд. Такое с сильными шахматистами случается
чрезвычайно редко.
Настоящие бойцы, попав в затруднительное положение, жертвуют на алтарь
ровно столько материала, сколько этого требуют обстоятельства. Симагин с
его впечатлительной натурой в затруднительном положении ударялся в
панику и терял фигуру там, где достаточно было в качестве искупительной
жертвы поплатиться пешкой. Стоило налететь нескольким тучкам, как ему
казалось, что грозы не миновать. Правда, в удачливые дни, когда Симагин
был в ударе, пред ним не могли устоять самые испытанные бойцы. И
все-таки понимал он шахматы лучше, чем играл в них: спортсмен полностью
стушевался перед артистом.
Симагин любил говорить, что право называться теоретиком имеет не тот,
кто много знает, а тот, кто вносит в шахматную науку что-то свое,
оригинальное. Мысль не новая, но в устах Симагина обладающая особенной
убедительностью, так как он подкреплял ее делом.
Симагин действительно обогатил шахматную теорию не одной оригинальной
идеей. Некоторые дебютные построения Симагина поначалу кажутся просто
неправдоподобными - настолько они не укладываются в привычные
представления. Но вот вы продолжаете играть дальше, добираетесь до
существа варианта и с изумлением убеждаетесь, что казавшийся нелепым ход
не только завязывает коварную дебютную интригу, таящую в себе немало
яда, но и вполне отвечает характеру позиции.
Любимое занятие Симагина - реабилитировать, возвращать в строй
дебютные варианты, на которых "официальная" теория поставила крест. Умея
находить цветущие оазисы там, .где другие видят лишь безжизненные пески,
Симагин смело вступал в спор- не с теорией, нет, - с теоретической
рутиной и часто выходил из него победителем.
Аналитические способности Симагина создали ему завидную репутацию. И
вот сначала Смыслов, а потом Котов приглашают Симагина на необычное для
него амплуа тренера. "Чудачества" Симагина им как нельзя более кстати: с
таким союзником можно быть готовым к любому подвоху. Симагин
добросовестно помогает своим коллегам развивать комбинационные
способности, делится своими сокровенными дебютными и стратегическими
идеями.
Одновременно он многому учится сам у обоих гроссмейстеров. Но в конце
концов приходит к твердому убеждению, что тренерская работа не для него.
Да и как шахматист он стоял эти годы почти на месте, в то время как
другие стремительно шли вперед.
Понял Симагин и другое: поза художника, отвергающего чисто спортивную
сторону шахматной борьбы, завела его в тупик. Что с того, что он тоньше,
чем некоторые из его противников, разбирается в позиции, если он
вынужден все же признавать себя побежденным? Какой толк в его сложнейших
дебютных изысканиях, в его оригинальных идеях, если в конечном итоге он
терпит фиаско? Да, отдельные его партии по-прежнему полны фантазии и
чарующей красоты, но гроссмейстером он так и не стал, а в крупных
турнирах он обосновывается чаще всего во второй половине таблицы.
Симагин забеспокоился. Жизнь ставила вопрос так: либо он по-прежнему
будет служить шахматному искусству "ради искусства" и примирится в
турнирной борьбе с ролью неудачника, которому не хватает характера
бойца, либо... либо он этот характер обнаружит и встанет на тропу
мужественной спортивной борьбы.
И вот человек, которому прежде едва хватало пачки папирос на партию,
бросил курить! Человек. который, беспечно растрачивая силы, мог долгими
ночами блуждать по дебрям понравившейся позиции, установил для себя
строгий режим дня. Человек, который ждал от шахмат только удовольствий,
понял, что эти удовольствия надо заслужить, что за них надо платить
трудом, терпением, мужеством.
Нет, он не изменил своих творческих воззрений - тут никаких
компромиссов быть не могло. Симагин по-прежнему играл оригинально,
необычно, но теперь его трудно было вывести из равновесия, теперь он
стойко бился даже в скучных, неприятных для него позициях, теперь в
самых критических ситуациях его нередко выручало присутствие духа.
Так пришла мудрость. Увы, несколько запоздавшая! Вместе с мудростью
пришли и грустные мысли. Если бы он лет на десять раньше перестал
смотреть на шахматы сквозь романтическую призму, если бы он принял их
такими, какие они есть,-дьявольски умной игрой, где сплелись в единый
клубок глубина и бесстрастность научного мышления, красота и дерзость
искусства и спортивная борьба с ее беспощадностью, ее восторгами,
обидами, случайностями... Если бы...
Грустные мысли. Горькая отрава разочарования. Тут было отчего впасть в
отчаяние, потерять сон. Но ведь он чудак: он все готов простить
шахматам, он по-прежнему самозабвенно предан им и потом, надо признаться
честно, виноват во всем сам.
И вот к сорока годам Симагин вдруг испытывает прилив мужества, даже
злости. Подобно Андерсону из пьесы Шоу "Ученик дьявола", этому
смиренному пастору, который в минуту опасности вдруг обнаружил в себе
воинственные наклонности, Симагин ощутил себя настоящим турнирным
бойцом.
В московском международном турнире он попал в партии с гроссмейстером
Ларсеном в очень трудную позицию. В прежние времена он либо прекратил бы
сопротивление сразу, либо сделал в лучшем случае несколько безвольных
ходов: бороться в таких положениях он не умел, да и ему это просто было
скучно. Но тут он с непостижимым упорством ставил противнику одну
преграду за другой - и спас партию!
В чемпионате Москвы 1959 года Симагин, играя необычайно уверенно и
надежно, занял первое место и оставил позади Бронштейна.
Теперь ему ничто не было чуждо, даже клеточки таблицы с их земным
содержанием.
Не слишком ли поздно пришла эта мудрость? Не опоздал ли он сойти с
котурнов на землю? Быть может, и так. Потому что вслед за приливами
бойцовской ярости вдруг наступали отливы, потому что он, чудной человек,
и в зрелые годы не утратил способности увлекаться и по-прежнему, наводя
страх на сильных, скучнел и играл "без божества, без вдохновенья" с
более слабыми.
В XXVII чемпионате СССР, на который Симагин возлагал большие надежды,
он вновь застрял на одиннадцатом месте. Правда, хоть это было и слабым
утешением, он выиграл у Корчного, победителя турнира. Выиграл в своем
добром старом стиле, с жертвами нескольких фигур.
Но еще резче, еще безжалостней высказал ему в глаза правду следующий,
XXVIII чемпионат. В прежние годы, когда Симагин жил в этакой шахматной
башне из слоновой кости, турнир доставил бы ему огромное удовлетворение:
Симагин одержал несколько замечательных побед. Но теперь, когда он стал
посматривать в сторону таблицы, этот чемпионат наводил его на достаточно
грустные размышления.
Симагин начал состязание неуверенно. В первых четырех встречах он
набрал лишь полтора очка, причем в трех, закончившихся вничью, партиях
избежал поражений лишь ценой тактических ухищрений и упорства. На
другого такой старт мог подействовать удручающе, но Симагина раздражала
не столько скудость очков, сколько отсутствие в его игре оригинальности,
свежести.
Чувство неудовлетворенности собой - безошибочный признак
пробуждающегося вдохновения. И в партии пятого тура - со Штейном - это
вдохновение заговорило полным голосом. Симагин провел партию в состоянии
творческого экстаза. Комбинацию, которую он осуществил, один из
комментаторов назвал грандиозной, и в этом не было преувеличения. По
окончании турнира партия получила приз за красоту. Самому Симагину эта
победа доставила огромное наслаждение. Прежде всего тем, что комбинация
его была полностью оригинальной, не имела предшественников - это для
него было дороже всего.
Играя белыми, Симагин в дебюте пожертвовал пешку, затем еще одну.
Черный король остался в центре, но позиция Штейна была все же достаточно
прочной. Будь на месте Штейна менее темпераментный шахматист, неизвестно
еще, как повернулось бы дело. Но на счастье Симагина ему попался
противник, который рукопашный бой предпочитал всякому другому. Сам "о
том не ведая, Штейн пошел навстречу замыслам противника. В то время как
Симагин делал последние приготовления к штурму крепости, в которой
укрылся черный король, Штейн, демонстрируя презрение к опасности,
маневрировал на ферзевом фланге.
Удар был ошеломляющим - Симагин пожертвовал коня, потом ладью, и
черный король заметался под прицелом вражеских фигур. Имея лишнюю ладью.
Штейн не в силах был остановить надвигавшуюся катастрофу и
капитулировал.
Победа была великолепная, что и говорить, Симагин испытывал гордость.
Но, видите ли, ему нравились партии, высеченные из целого куска, когда
оба противника делают сильнейшие ходы, и позиционный перевес одного с
неумолимой логичностью приводит его к желанной цели. Штейн же мог не
принимать жертву второй пешки, мог сыграть в двух-трех случаях точнее.
Поэтому Симагину, этому неисправимому чудаку, больше понравилась партия
со Спасским.
В ней было куда меньше блесток, она выглядела даже чуть суховато, но
зато каждый эпизод последовательно и логично вытекал из предшествующего,
каждый ход был подчинен стратегическому плану и служил одной цели -
накапливать позиционное преимущество. В заключение последовала изящная
комбинация, которая энергично подвела итог борьбе.
Но со Спасским Симагин встретился в четырнадцатом туре, а пока он
продолжал мелкой рысцой трусить где-то в средней группе - между
фаворитами и неудачниками. После партии со Штейном у него несколько
поднялось настроение, но десятый тур он закончил, имея четыре с
половиной очка. Не густо, что и говорить.
Правда, в одиннадцатом туре он снова одержал отличную победу - над
Авербахом. В этой партии тоже было много комбинационных нюансов. Симагин
неумолимо накапливал позиционный перевес, и, наконец, если можно так
выразиться, качество перешло в количество: неожиданным тактическим
ударом Симагин выиграл пешку, а вскоре подучил подавляющее преимущество.
После этого взлета снова последовал провал - пол-очка в двух партиях.
После тринадцати туров Симагин имел всего шесть очков и, по-видимому,
полностью утратил возможность попасть в первую четверку, которая
получала право участвовать в межзональном турнире. Тем более
удивительным оказался стремительный рывок Симагина в следующих четырех
турах, где он набрал три с половиной очка. Впрочем, тех, кто хорошо знал
Симагина, такой бурный финиш не удивил. Они понимали, что это взрыв
прежде всего творческой энергии.
И в самом деле, Симагин в этих партиях не собирал очки, а создавал
красивые произведения шахматного искусства. Одержав в четырнадцатом туре
победу над Спасским, он на следующий день очень эффектно разгромил
Полугаевского.
Вот что писал в связи с этой победой гроссмейстер Котов: "Симагин
как-то сказал мне в начале турнира: "Я за очками не гонюсь, мне бы
только поиграть в шахматы". И нужно сказать, что это свое турнирное
кредо москвич оправдывает полностью. Его партии полны блеска, выдумки,
неожиданных фантастических комбинаций. Симагина с полным правом можно
назвать "героем комбинаций" чемпионата".
Вот какие восторги знатоков вызывала игра Симагина. Но, может быть, ни
в чем не проявилась так ярко художническая жилка Симагина, как в партии
с Таймановым из шестнадцатого тура, хотя партия эта кончилась вничью и
ничем особенным как будто не примечательна. В примерно равной позиции
Тайманов "зевнул" пешку и предложил ничью. Симагин задумался. С одной
стороны, у него появлялась возможность бороться за победу, хотя,
по-видимому, выигрыш был тяжелым делом. С другой стороны, что-то в нем
восставало против этого случайного, незакономерного исхода, никак не
вытекавшего из предшествовавших событий. И Симагин принял предложение.
Это было благородным жестом, но скажу по секрету: когда Симагин
победил в следующем туре Борисенко и вдруг увидел, что, выиграй он и у
Тайманова, у него появились бы какие-то, хоть и очень небольшие, шансы
на выход в четверку, он пожалел о своем решении. Как выяснилось, ничто
человеческое ему не было чуждо.
В двух последних партиях Симагин набрал полочка и в конечном итоге
разделил с Таймановым девятое-десятое места. "Герой комбинаций" остался
верен себе - он одержал несколько эффектных побед, получил за одну из
них приз за красоту и тем не менее застрял в середине таблицы. Очень
характерно, что в партиях с восемью могучими бойцами, которые опередили
Симагина (а это были Петросян, Корчной, Геллер, Штейн, Смыслов,
Спасский, Авербах и Полугаевский), он набрал целых пять очков - ровно
столько же, сколько с одиннадцатью соперниками, которые оказались позади
него!
После окончания чемпионата один из обозревателей написал, что Симагин
приблизился к гроссмейстерскому классу. Симагина это рассердило: разве
класс определяется количеством очков, а не качеством партий? Художник в
нем продолжал бороться со спортсменом.
И все же Симагину пришлось смириться. В том же 1961 году он участвовал
в крупном международном турнире в Будапеште. Чтобы выполнить
гроссмейстерскую норму, ему нужно было в двух последних турах набрать
очко. Испытывая смущение перед самим собой, Симагин обе партии закончил
без борьбы вничью. Когда на очередном конгрессе Международной шахматной
федерации Симагину присваивалось звание гроссмейстера, представитель
советских шахматистов подчеркнул, что Симагин не собиратель очков, а
художник, который романтически служит шахматному искусству. В этом
никого не нужно было убеждать, и Симагин получил титул, к которому
всегда выказывал полнейшее и совершенно искреннее равнодушие и о
котором, сам того, наверное, не подозревая, всю жизнь страстно мечтал.
Быть может, и с опозданием пришла к Симагину мудрость. Но разве может
не вызывать симпатии человек, который, не изменив своим шахматным
идеалам, сумел в зрелом возрасте признать, что во многом ошибался, и,
что дороже всего, нашел в себе силы бороться с привычными и милыми
сердцу заблуждениями?
Фотографии Владимира Симагина:
1. В.П.
Симагин (1919-1968)
2. В Центральном шахматном
клубе СССР. Слева направо: Е.Геллер, В.Симагин, В.Смыслов
3. Матч с шахматистами
Венгрии, 1949 г. Заинтересовался позицией Ботвинник.
4. no comments
5. Владимир Симагин дарит
свою книгу "Лучшие партии" Яну Смекайлу.
6. Первенство Москвы, 1949
г.
7. Турнир памяти Г.Мароци,
Будапешт, 1961 г.
8. Сборная "Спартака" -
победитель командного первенства СССР (Рига, 1954 г.). Сидят (слева
направо): Н.Русинкевич, Т.Петросян, Н.Войцик. Стоят: Ю.Карахан,
С.Фурман, В.Симагин, Р.Нежметдинов, Р.Холмов, И.Липницкий.
9. Первенство Москвы, 1956
г. Наблюдает за партией В.Антошин
10. В звании
гроссмейстера
11. Полуфинал 23-го
первенства СССР. Москва, 1955 г.
НОВОСТИ
